Понятие «маски феминности» принадлежит Джоан Ривьер и было введено в статье «Женственность как маскарад». Данная статья описывает один из вариантов психосексуального развития. Речь идет о маскулинных женщинах и феминных мужчинах («гетеросексуальных в своем развитии, но проявляющих особенности другого пола»). Уже здесь стоило бы поставить уточняющий вопрос: что есть сексуальность в этом случае, что считать истинной феминностью или маскулинностью? Обобщая различные подходы и описанные клинические случаи, мне хотелось бы предложить следующее понимание сексуальности в отношении к биологическому полу. Она включает в себя выбор пола объекта и принятие этого выбора, а также принятие своего пола, а это вопрос идентификации. Сочетание этих составляющих может давать много вариантов, в том числе и промежуточных, так как это создает почву для завязывания и взаимодействия множества интрапсихических конфликтов.

Биологический пол
мужской женский
Пол объекта принятие непринятие принятие непринятие
мужской принятие 2        1
непринятие
женский принятие
непринятие

В своей статье Ривьер, следуя за Джонсом, описывает два типа «не истинно гомосексуальных женщин», и нам следует поместить их в получившуюся схему следующим образом. Первый тип – у этих женщин объект по отношению к ним гетеросексуален. Но свой пол как женский не принимается, с этим связаны конфликты. Эти женщины осознают и озвучивают свое непринятие собственного биологического пола и желание быть мужчинами. Но есть и другой тип женщин – феминные («хорошие жены и матери, с феминными интересами»), или те, кто как минимум не высказывает сразу желания быть мужчиной, и, казалось бы, принимает свой пол. Но в анализе обнаруживается, что это на самом не так. Этот второй тип как раз можно назвать промежуточным – непринятие своего пола в этом случае есть, но не осознается (оба варианта отмечены в таблице). Что же становится причиной?

Предлагаю взглянуть на то, как Ривьер обобщает опыт анализа таких женщин. Вопрос сексуальности, по ее мнению, решает степень тревоги и эффект, который она оказывает на развитие. Описывая женщин второго типа, она приходит к выводу, что страх возмездия со стороны мужчин за конкуренцию с ними заставляет их надевать т.н. «маску феминности». То есть, по ее мнению, это тревога обретает репрезентацию как страх возмездия.

Пациентка, описанная Ривьер, очень остро переживала Эдипов комплекс, соперничая с обоими родителями, и это соперничество, кажется, сохранилось и в ее зрелом возрасте. Она была хорошей домохозяйкой, в чем превзошла мать, и успешной в профессии, в чем продолжила дело отца, против которого активно бунтовала в отрочестве. Но складывается впечатление, что одна из идентификаций – с отцом – нагружена тревогой. Пациентка испытывала страх публичного выступления, демонстрации своих профессиональных успехов, у нее была потребность в хвалебном отзыве со стороны мужчины и косвенном сексуальном внимании, которое она получала после выступления, демонстрируя свою женственность. В анализе обнаружились ее фантазии о кастрации отцовской фигуры. Но эта женщина не выражала открыто своего соперничества с мужчинами, т.к. ожидала ответных мер и пыталась их отразить с помощью женственности, которая, как видно позже, сводится к соблазнению. По словам Ривьер, пациентка использовала соблазнение как защиту, попытку успокоить разъяренного отца, пенис которого она присвоила. Подобные защиты от мужчин после вступления в конкуренцию с ними она наблюдала и у других женщин. Ту же тенденцию можно увидеть в ситуации популяризации феминитивов – за желанием конкуренции фактически скрывается отказ от нее. По мнению Ривьер, из-за тревоги не все женщины, желающие конкурировать с мужчинами, могут рассматривать себя на равных с ними. Феминитивы как феномен призванный обозначить равенство как минимум по факту разделяет общество на две группы – например, авторов и авторок, и открытое соперничество с авторами-мужчинами таким образом избегается. Также с популяризацией феминитивов иногда связывается фраза: «женщина не может быть членом» — это звучит как отрицание, сокрытие желания кастрации.

Но здесь мне хотелось бы рассмотреть снова приведенный в анализе сон пациентки. По описанию этого сновидения, она боится также и возмездия матери – она убила и отца, и мать, и боится выстрелов в окно. Идет ли речь о комбинированной родительской фигуре в этом случае? Или о двух мстящих фигурах?

Также возникает вопрос о «маске феминности», и он заключается в следующем — как можно соблазнением удовлетворить «кастрированного мстителя»? Сны и фантазии этой женщины имеют следующее содержание: «если на меня нападут, я буду соблазнять, отдаваться, не буду проявлять активность, не буду проявлять фалличность». В сновидении об убийстве родителей угрожающий ей разъяренный «негр» любуется ее грудью, но и руками тоже — руками с засученными рукавами. Она присвоила себе все, у обоих родителей, и этого не скрыть. Что же тогда должно означать соблазнение? От чего оно должно защитить?

Для ответа следует вернуться к вопросу, в чем заключалось бы возмездие отцовских фигур, которых боится эта женщина? В кастрации, и женственность тогда проявляется как предупреждение – «я уже кастрирована». А одним из способов показаться кастрированной может быть идентификация с кастрированной фигурой, предположительно с матерью. И когда Ривьер говорит о «способности к женственности», которая, по ее мнению, есть у любой женщины, что это — способность скрывать кастрационные фантазии или способность идентифицироваться с матерью?

Известно также, что в своей сексуальной жизни пациентка соревновалась с фригидной матерью, хотела получать с мужем как можно больше оргазмов. Также она по-разному, но соперничала практически с любыми женщинами и яростно отвергала любые намеки на то, что она не равна мужчине. Что же тогда можно сказать в связи с ее идентификацией с матерью? Она тоже тревожна. Падающая башня во сне – потеря потенции – катастрофа, и только маска в этом сне спасает от потери пениса. Но акт дефлорации, которого она стремилась избежать, является тем же – это обнаружение раны, потери, но если надеть маску уже кастрированной, то этого можно избежать. Ее плева была разрезана врачом перед брачной ночью – возможно, чтобы она могла показать: «я уже порезана, меня не ранить». Без маски она обнаруживала себя кастрированной и желающей кастрировать, но, кажется, более того – это желание представляется ей уже осуществленным. Если она убила и ограбила обоих родителей, то ей приходится идентифицироваться с разрушенным объектом, который, естественно, хочет возмездия.

Похоже, что соблазнение и невиновность/невинность, отказ от активной сексуальности и агрессии, к чему сводится «способность к женственности» и «маска феминности» — единственный способ для пациентки взаимодействовать с мстительными и разрушенными внутренними объектами. Чисто женский ли это механизм? Ривьер пишет, что нет, и приводит в пример другой случай — гомосексуального мужчины, который получал удовольствие от мастурбации только при идентификации с сестрой, подражании ей определенным образом. Он идентифицируется с кастрированной фигурой, и это его реакция на собственное садистическое отношение к другим мужчинам. Соперничество с ними вызывало у него тревогу. Казалось бы, он маскирует себя под женщину, но не частный ли это случай более общего механизма самокастрации в ответ на персекуторную тревогу?

Подобный случай описан Волканом – множество порезов как реакция на страх кастрации у мужчины. Это случай Гейбла, который соревновался с отцовской фигурой, что постоянно появлялось в его снах о перестрелке с большим ковбоем или о соревновании с аналитиком в пинг-понге, в его анализе тоже обнаружились кастрационные желания, когда он говорил «чик-чик», глядя на выступающие предметы в кабинете. Когда Гейбл пришел в анализ, он сменил интеллектуальную деятельность на тяжелую работу дорожного строителя и появился в кабинете с порезом на ноге, не прикрытым никакой повязкой. В первый месяц анализа у него появлялись все новые и новые раны, и это была его реакция на тревогу и паранойю, возникающих при конкурировании с отцом. Волкан интерпретировал это как защиту от кастрации: «Не режьте меня, ведь я уже порезан». Но при этом в такой защите Гейбл не идентифицировался с женщиной. Наоборот, в этот период анализа он выглядел как «мачо». Возможно, дело в том, что его мать не представлялась объектом поврежденным, разрушенным, и именно успех репарации определяет такое различие.

Даже если самокастрация и «маска феминности» являются различными защитными механизмами, а не частными случаями одного и того же, они возникают в ответ на схожие, параноидные и персекутроные тревоги. Как можно проследить возникновение этих тревог?

Мелани Кляйн рассматривает тревогу как ответ на собственную агрессию. А агрессия исходит из жадности и зависти, именно эти садистические импульсы являются первичными. Тревога как страх возмездия – это наследие параноидно-шизоидной позиции. Но тогда возмездие приписывалось матери. Или, точнее, «плохому» объекту.

На мой взгляд, эта концепция не противоречит, а органично дополняет схему, предложенную Ривьер для описания женского развития.

Орально-сосущая фаза Переживание первосцены, которая интерпретируется с оральных позиций
Переоценка соска, пениса, детей в теле матери Разочарование/фрустрация отлучения от груди
Орально-садистическая фаза Интенсификация садизма
Благодарность

Отказ от садистических, кастрационных желаний, уменьшение их интенсивности и страха

Зависть

Интенсивный садизм, желание разрушить, опустошить мать, съесть содержимое ее тела. Фантазии откусывания соска/пениса, страх наказания со стороны обоих родителей-соперников

Эдипов конфликт Достижение генитального постамбивалентного состояния Желание успокоить родителей, чтобы избежать возмездия – идентификация с отцом, чтобы «вернуть» его матери, и феминная маска, чтобы скрыть от отца желание обладать пенисом Признание желания кастрации отца и обладания пенисом, вина за триумф. Отрицание существования матери, страх перед ней. Желание получить прощение отца в виде признания обладания пенисом
Итог по Ривьер «Нормальная» феминность Маскулинность под маской феминности Маскулинная женщина

Садизм, по ее мнению, находит корни в разочаровании на орально-садистической фазе и оральной интерпретации первофантазии, выстраивании первосцены с оральных позиций. В этой фантазии грудь и пенис равны и одинаково ценны, и эти объекты могут либо привести к разочарованию вследствие фрустрации или недостаточного удовлетворения младенца, либо к их переоценке, ощущению их как чего-то исключительного, щедро одаривающего младенца. Это ощущение того, что от первичного объекта получен бесценный дар, Кляйн описала как механизм благодарности, который ведет к успешной проработке депрессивной позиции, к репарации и интеграции. Ривьер присоединяется к ней, отмечая, что в случае этого переживания происходит отказ от садистических и кастрационных желаний, уменьшение их интенсивности и страха.

Разочарование же на этой стадии, когда различия пола еще не обрели своего значения, ведет к тому, что оба родителя воспринимаются как соперники. К обоим младенец испытывает зависть, т.к. они обладают тем, чем удовлетворяют друг друга в коитусе. Ривьер пишет о таких проявлениях интенсивного садизма как желание разрушить, опустошить мать, съесть содержимое ее тела. Фантазии откусывания соска переходят в откусывание пениса, и в результате возникает тревога. Это страх наказания со стороны обоих родителей.

Далее Ривьер описывает два варианта развития, руководствуясь предположением, что в этой фазе ненавидятся оба родителя, но у девочек мать все же получает больше зависти и ненависти. Она исполнит наказание, соответствующее преступлению – разрушит тело. Способ успокоить мать – возвратить ей отца, идентифицировавшись с ним. При этом отец «был украден» у матери, кастрирован, и способом успокоить его становится «маска феминности». То есть, ему тоже нужно вернуть мать посредством идентификации с ней? Для того, чтобы реализовать такую защиту от тревоги, необходима идентификация с обоими родителями, но, видимо, ни одна из них не избавит от тревоги, так как в фантазии эти оба объекта уже были обокрадены и повреждены. Можно предположить, что в случае пациентки Ривьер не произошло удачной репарации, этим вызвано чередование «маскулинных» и «феминных» проявлений в ее жизни.

Другой вариант, описанный Ривьер в отношении маскулинных, но гетеросексуальных женщин, включает переживание триумфа над отцом, ощущение обладания фаллосом и чувство вины за это, которое может быть преодолено прощением со стороны отца, его признанием ее «фалличности». Здесь, видимо, происходит идентификация с отцом, и нет как таковой тревоги из-за его возможного возмездия. При этом мать воспринимается как настолько устрашающая, что ее существование просто отрицается. Мне кажется, что в этом случае именно мать является объектом разрушенным и мстительным, и идентификация с ней не представляется возможной. Но эта идентификация становится некой роковой необходимостью, когда обнаруживается реальное различие гениталий в период Эдипова конфликта. Если до этого мать не была успешно репарирована, то идентификация с ней связывается с сильнейшей тревогой, фатальным страхом разрушения тела. Это ведет и к лишению себя наслаждения, которое имела мать, к непризнанию своего биологического пола.

В очень обобщенном виде можно предположить, что благодарность ведет к т.н. «нормальной феминности». Объекты не разрушены, нет страха перед ними, идентификации не нагружены тревогой. А вот жадность и зависть могут привести к самым разным сочетаниям. Идентификация, как и любовь к объекту, могут становиться невозможными из-за сильной тревоги. Также идентификации могут быть сильно противоречивыми и нарушать интеграцию. Конфликт идентификаций становится особенно острым, если эти фигуры в период Эдипова конфликта не были примирены в жизни. В анализе можно столкнуться с ситуациями, когда этот конфликт усиливает расщепление настолько, что у аналитика возникает ощущение, что в кабинете поочередно появляются два разных человека. Эти идентификации очень сложно интегрировать, невозможно вернуть матери отца или отцу мать через идентификацию. При этом если родители друг друга не принимают и осуждают эти идентификации, это не может не повлиять на переживание конфликта.

Если страх перед матерью сильный, защитой от возмездия этого разрушенного объекта, страх перед которым реактивируется в фазе Эдипова комплекса, когда появляются отношения соперничества, может принимать формы попыток репарации. Это могут быть частые подарки, попытки материальной помощи, «позднее послушание» или внимание в ущерб собственным интересам. При этом реальная мать может не принимать эту компенсацию, возмещение ущерба от дочери, а также подчеркивать, что она принесла себя в жертву, вызывая ощущение, что она непоправимо разрушена. Этой матери не нужно ни возвращение отца, ни что-либо другое, и репарация невозможна. Даже если мать примет реальные подарки или помощь, эти попытки репарации не будут ни к чему приводить. Пока внутренний объект остается поврежденным, чувство вины не может отступить. Если же при этом ощущении матери как разрушенной произошла успешная идентификация с отцом, это, по-видимому, усиливает вину и страх возмездия. Ривьер описывает фаллос как талисман, непобедимый меч, орган садизма. Обладание фаллосом в этом случает усиливает фантазию о возможности разрушить тело матери. В анализе в таком случае от женщин можно услышать, что обладание женским телом связывается с тревогой быть поврежденной мужчиной. При этом их идентификация с отцом, приносящая ощущение преимущества, становится также и опасной, так как связывается с виной за опустошение, разрушение матери.

Работа Ривьер, с одной стороны, иллюстрирует огромное значение концепций зависти, жадности, идентификации, репарации и др. компонентов, привнесенных теорией объектных отношений, но, с другой стороны, она позволяет обнаружить, что реальные клинически случаи не могут быть объяснены только концепцией Кляйн или только особенностями Эдипова конфликта. Доэдипальные отношения ненависти, зависти и жадности вписаны в Эдипов комплекс, он оживляет их. Видимо, достижение депрессивной позиции никогда полностью их не перечеркивает. Именно это делает ситуацию Эдипова конфликта особенно острой в описанных случаях. Следы параноидно-шизоидной позиции особенно явно видны в Эдиповом комплексе, в отношениях соперничества.

Можно ли говорить о разрешении Эдипова комплекса, если так и не достигнуты объектные отношения с целостными объектами? Если родители продолжают переживаться как объект идеализированный и очень плохой, когда зависть и тревога очень сильны. Интеграция Эго в этом случае также не достигается. То же можно предполагать и в отношении Супер-Эго.

Остается также вопрос, действительно ли для девочек конфликт с матерью становится более острым? Первые объектные отношения все равно выстраиваются с материнской грудью, с матерью. Это борьба любви и ненависти, влечений жизни и смерти становится определяющей. Неудовлетворение – зависть – желание ограбить, поглотить объект позволяют говорить о том, что принимающая пассивная цель, которую некоторые авторы связывают с женственностью, тоже может быть садистической. Можно предположить, что дело именно в том, как открытие различия полов накладывается на переживание этого собственного садизма. Можно ли считать мужской Эдипов комплекс более простым, так как в нем нет необходимости столь пугающей идентификации с разрушенным материнским объектом?

Я не спешу делать такой вывод. Ведь, согласно концепции Кляйн, избавить от параноидной и персекуторной тревоги, от деструктивных импульсов также может только материнский объект. Идентифицироваться с ним тогда необходимо. Кроме того, именно этот объект несет творческую силу.  В этом плане можно выразиться так, что и мать, и отец по-своему обладают потенцией, в случае отца это фалличность, обладание инструментом активности и садизма, в случае матери творческая сила. Это позволяет утверждать, что есть задача общая для обоих полов – приобрести через успешную идентификацию и творческую силу матери, и фаллос отца.

Более того, мне кажется, что обретение этих идентификаций – это то, за чем клиенты приходят в анализ. Потребность в идентификации с аналитиком при этом соседствует со страхом возмездия, который, в свою очередь, является следствием зависти. Идентификация возможна при отказе от соперничества. А от него можно отказаться лишь тогда, когда преодолена тревога. К этому может привести осознание и принятие собственной агрессии, в том числе столь ранней, довербальной. Это еще раз указывает на то, насколько важен анализ не только фазы Эдипова конфликта, но и проработка доэдипальных фаз развития.

Для практики также важен вопрос, как на обретение новой идентификации влияет пол аналитика. У меня недостаточно данных, чтобы проследить тенденцию, но я хочу кратко показать еще один примечательный случай одной женщины, у которой была сильная идентификация с матерью, но также и чувство вины перед ней. В анализе она описала сон, в котором она вместе с двумя детьми отправлялась на праздник и вдруг увидела турка в красной шапочке и красных шароварах. Она засмотрелась на него и потеряла детей. Ее внимание к мужчине угрожает потерей любви матери, а точнее, если она обретет фаллос, чего она желает, то она утратит присвоенную ранее материнскую грудь и творческую силу (двое детей). В другом ее сне она спасалась от преследования и забежала во двор, где росло огромное дерево с очень крупными вишнями. Она начала есть вишни, и преследователи ее догонали, но тут появилась какая-то женщина, которая ударила их ножом. После этого и сама сновидица тоже нанесла им удар, также используя нож. В этом сне видна ее персекуторная тревога, от которой она пытается спастись с помощью материнской гуди (вишни, растущие парами), но спасти ее от тревоги может только фаллос, и она ищет его у другой женщины, пытается получить его через идентификацию со мной. Позже в анализе у нее снова был сон о преследовании, но ее снова спасла неизвестная ей женщина, дав ей новую одежду.

Подводя итоги, я могу сказать, что статья Ривьер поднимает множество вопросов, очень важных для психоаналитической практики. Феномен «маски феминности» еще раз показывает важность концептуализации ранних тревог и агрессии, а также их влияния на принятие своего тела и биологического пола. Остается и вопрос связи принятия с проявлениями сексуальности, которая всегда активна. Мне кажется, для сексуальности важна как способность к активности, так и принимающая способность — способность получать без тревоги, без садизма, фактически способность к благодарности. Практический вопрос заключается в том, что делать, если у клиента не было условий для успешной репарации своего объекта? Насколько осложняется интеграция Эго и Супер-Эго, если Эдипова фаза была слишком конфликтной? По всей видимости, анализ может создать недостающие условия и дать новую идентификацию. Для этого анализ должен быть достаточно глубоким, до первичных объектных отношений.